Наталия Хомякова: «История с Шаманом — стремный вклад бабок в артиста»

Наталия Хомякова — эксперт по шансону, защитившая диссертацию по лагерной песне. Специально для GALA она даже делала материал, где разбирала по строчкам мемную песню про третье сентября. В начале этого года у Наталии вышла книга «Ништяк, браток!», посвящённая, конечно, шасону. О нём, родимом, мы и говорили. А ещё о кино, сериалах, Елене Ваенге, Шамане, как о неудачной инвестиции, и о том, почему Анна Асти — это новая Ирина Аллегрова.

— Часик в радость, чифир в сладость. Мы говорим про феномен шансона. Как ты думаешь, почему радио «Шансон» такая популярная радиостанция? Судя по рейтингам и всем замерам, она всегда в первой десятке по России.

— Возможно потому, что именно эта музыка остается самой народной и понятной, потому что если мы включим другие радиостанции, плюс-минус похожие, там тоже есть и Михайлов, и Лепс, и Ваенга, и какой-нибудь «Вальс-бостон». Но там все равно попадается современная поп-музыка — Баста, Анна Асти, и это уже на более широкую аудиторию. «Шансон» с четко определённой целевой аудиторией работает. Это люди, которые, откровенно говоря, задолбались работать, у них там свои дела, ипотеки и дети с двойками, и им просто в кайф включить вот эту душевную, понятную музыку. Радио, где будет Петлюра, Круг, Кучин, Розенбаум, Катя Огонёк, их не будут перегружать сложными битами, слишком танцевальными аранжировками. Даже если мы возьмём, например, группу «Бутырка», где очень много синтезаторов и очень много танцевального ритма, тем не менее он всё равно не такой быстрый, как у современных Вань Дмитриенко. И плюс ко всему очень понятные простые тексты, которые рассказывают о тех проблемах, которые нас окружают, о простых ребятах. И, учитывая все вот это вместе, учитывая узкую специализацию радио «Шансон», оно становится таким народным рупором вот этой музыки.

— То есть ты хочешь сказать, так как это одна из самых популярных радиостанций в стране, что в России большинство людей задолбались работать?

— Нет. Николай Фоменко один раз, когда я у него интервью брала, сказал, что у нас все время учат и лечат, а хочется чего-то простого. И вот музыка шансон — это как раз про простоту и про понятность. И когда ты условно сидишь у себя в бухгалтерии и собираешь какой-нибудь очередной отчет, хочется, чтобы фоном пели тебе не про то, как «Мальчик поплыл, мальчик попал», а про то, что «В городском саду падал снег, я по снегу к тебе бегу» и все это под вальсовый размер. Даже если эта музыка будет неактивная, тем не менее, она заставляет погрузиться в караочное состояние. Тебе хочется, чтобы это просто была музыка, которая тебя сопровождает в разные этапы настроения. А у шансона этих этапов и настроений много разных — это жанр большой, в котором не только блатняк, но ещё и куча разных поджанров. И учитывая, что большая часть нашей страны — это не Москва, слава богу, это не люди, которые живут от Патриков до Чистых, а у которых есть простые, понятные проблемы — летом на дачу, вечером в гараж, на выходных с мужиками в баню. Вот эта музыка для таких простых, классных ребят, которые просто жизнь живут, а не пытаются что-то кому-то доказывать.

Автор фото: личный архив Наталии Хомяковой

— Ты об этом в своей книге уже писала, но тем не менее, этим вопросом я сам очень часто задаюсь: почему шансоном называют именно эту музыку? Ведь шансон — это французский мелодичный жанр, но у нас почему-то шансон в 1990-х ворвался именно как блатняк. Почему назвали вот именно такой жанр изначально?

— Начнем с того, что слово «шансон» переводится с французского как песня, и для этого жанра, который принято называть блатняком — это же тоже просто песня про простых чуваков, которые попали в сложную ситуацию, оступились, сейчас жалеют. И если мы говорим про слово «шансон», то оно было в России еще в начале 20 века, потому что шансонетками называли фривольные легкие песенки довольно интимного характера, их пели и женщины, и мужчины. Все эти легкие песенки можно перенести и на конец 90-х в том числе потому, что по мелодическим аспектам это тоже не очень сложные замысловатые рисунки. Да и по словам там тоже рифма «кровь, любовь, тюрьма, Колыма». Это всё максимально просто и в какой-то степени даже примитивно. Почему это назвали шансоном? Мне кажется, что просто потому, что слово красивое, потому что оно понятное, у него есть исторические корни, в том числе в нашей стране. И мне кажется, что если ты включишь, например, Джо Дассена, и у тебя просто начнёт играть вступление в какую-то из его песен, у тебя не возникнет мысли, что это французская музыка. Когда он начинает петь, когда начинает звучать французский язык, вот этот его такой бархатный тембр с таким мягким песочком, тогда да, ты думаешь «О, вот это музыка, вот это красивая песня, не то что наши вот эти все Михаилы Круги!». А по факту, если мы возьмём саму мелодию и то, как она сделана — в целом это очень перекликается с русским шансоном. По аранжировке много сходств, по смыслам.

— Считаешь, что это специфика страны?

— Абсолютно. Наша музыка специфическая, такой нет нигде больше. Она и протягивается сквозь всю нашу историю как минимум с конца девятнадцатого и всего двадцатого века и очень ярко отражает все наши переживания, представления о мире, исторические события, радости и горести. В общем, это абсолютно такой наш жанр. Если рок-музыка все-таки немножко иначе сделана, поп-музыка тоже, эстрада тоже, то шансон абсолютно самобытный.

— Давай откатимся к началу 1990-х. Тогда дико были популярны Петлюра, Михаил Круг, Иван Кучин. Потом, в начале нулевых, появились Михайлов, Ваенга, Катя Огонек, Ирина Круг и прочие. Почему такая трансформация произошла, как ты думаешь? От тюремной романтики до песен про жизнь.

— Потому что шансон в целом очень сильно про жизнь. В 90-е мы жили по этим условно-криминальным правилам, в начале нулевых у нас уже появилась культура гламура, начал развиваться собственный шоу-бизнес со всеми «Фабриками звезд». И если мы посмотрим на то, как шансон развивался в нулевые, то увидим, как включилась бизнес-история. Коммерческая составляющая в этой музыке стала неотъемлемой, и сама жизнь уже изменилась, уже было не актуальным петь про братков. Понятно, что тюрьмы никуда не делись, и бандиты, и понятия, и блатные, и все остальное до сих пор с нами, но массово сама жизнь стала меняться, и, следовательно, исходя из этого, стал меняться и шансон как и любой другой жанр. Он вышел из каких-то условных низов на большие сцены Кремля и «Олимпийского», просто потому, что изменилась экономическая ситуация, социальная ситуация в стране, и шансон как нормальный жанр, который всю дорогу сопровождал историю страны, он и здесь тоже под нее подстроился.

— В середине нулевых артистов, которых не брали в ротацию условного «Русского радио», брали только на радио «Шансон». Это Ваенга, Стас Михайлов — шансонье новой волны, а потом их все-таки стали охотно ставить в эфир все подходящие по формату радиостанции. Как думаешь, что заставило передумать программных директоров и изменить отношение к жанру?

— Это потому что бабки, все же просто. Сейчас, если ты сегодня включишь «Шансон», там помимо самого шансона будут играть группы «Кино», «Ласковый май», Женя Трофимов с песней «Поезда», которая за весь прошлый год нас откровенно достала, там Гио Пика, хотя у него есть дофига шансоновских и шансон-рэповских треков, они взяли песню «А где прошла ты, там упала звезда». Там звучит песня «Я подарю тебе ландыши». Просто потому, что радиостанциям для поддержания рейтинга нужно включать еще и те песни, которые людям нравятся в целом. Я не удивлюсь, если когда-нибудь «Сидим с бобром за столом» появится на крупных радиостанциях, потому что нужно ловить момент хайпа. В нулевые, я предполагаю, была такая же ровная история, то есть сначала все думали «Ой, шансон, вот этого мы даже трогать не будем». Но когда Ваенга, Михайлов, Лепс и все прочие стрельнули, ну довольно странным было бы отказываться от них, поскольку у этих артистов еще и музыка не совсем прям про шансон, эстрадный больше жанр. У Стаса Михайлова ни слова про тюрьму, если про маму, то только «Моя милая мама», «След твоих глаз», «Всюду рядом со мной», очень даже лиричненько, и очень красиво сделаны аранжировки, близкие к поп-музыке. Поэтому мне кажется, что в этом ответ на твой вопрос: если что-то приносит бабки и хорошие рейтинги, зачем от этого отказываться? Я думаю, что если Круг продолжал бы творить хотя бы 2010-х годов, то его бы уже с руками и ногами оторвали на всякие радиостанции.

— Сейчас немного личный вопрос и вопрос, наверное, вкусовщины, но я надеюсь, ты на него ответишь честно и откровенно. Ты считаешь этих артистов талантливыми? Ну, давайте двоих рассмотрим, которые яркие — Ваенга и Михайлов.

Автор фото: личный архив Наталии Хомяковой

— Ваенгу сто процентов считаю талантливой. Какие песни она пишет, как она их подает артистически, как она поет, как она проживает их каждый раз, пусть это уже в какие-то моменты становится наигранным, но тем не менее, мне очень нравится. Я честно могу сказать, что под песню «Папа, нарисуй!» я каждый раз реву, потому что это цепляет лично мою историю. Что касается Стаса Михайлова: есть, например, талантливый певец, есть талантливый автор, есть талантливый композитор, а есть талантливый артист. Стас Михайлов талантливый артист. То, как он работает на сцене, как он работает с аудиторией, как он подаёт свои песни и как он сам во всё это верит — это абсолютный талант. Потому что на протяжении двадцати с лишним лет петь исключительно про любовь к женщине и больше ни о чем, иногда отступая, что это женщина-мать или женщина-дочь, она все равно женщина — это надо уметь делать, это надо иметь какой-то невообразимый талант, искренне каждый раз это делать. Я в целом считаю талантливыми людей, которые могут на протяжении стольких лет петь одну и ту же песню и каждый раз радоваться ей. Стас Михайлов каждый раз поёт «Всё для тебя» и кайфует с этого. Я была на многих его выступлениях, в том числе сборных, где ему нужно было спеть две новые песни, а люди просят «Всё для тебя». И вот на последнем «Разгуляе» (ежегодный фестиваль, устраиваемый радио «Шансон». — GALA) в Москве такое же было. Он спел две новые песни, которые аудитория не очень ещё знает и они в целом похожи на всё, что делал Михайлов, и он уже уходит в кулисы, а люди из толпы начали петь «Всё для тебя», и он говорит «Что, что, что?» — возвращается и акапельно поёт куплет-припев. Ну если бы его задолбала эта песня, если бы его уже от неё тошнило, наверное, он бы этого не сделал. Как артист он суперталантливый чувак.

— Любой будет талантливым, если в него хорошо вложиться. Елена Ваенга, к примеру, появилась на сцене не просто так, у нее же очень богатый муж, который ее снабжал деньгами, проталкивал.

— Ты же понимаешь, что если бы в ней не было какого-то таланта и зерна, то вот ты хоть затолкайся. Сколько было примеров в 1990-е, когда в очередные «поющие трусы» вкладывались, но ведь выстреливали только какие-то единицы, поэтому мне вот пофиг. Честно, я думаю, что если бы я нашла себе такого мужа, который бы меня вот так толкал, я была бы не против. Если бы вот сейчас пришел ко мне богатый муж и сказал: «Наташа, сейчас твоя книжка о шансоне будет раскуплена, тираж ставим сразу 200 тысяч». Да с удовольствием! Если я понимаю, что делаю при этом качественный продукт, мне за него не стремно, у меня есть к этому талант, предрасположенность, богопоцеловность, как угодно это можно назвать. То же самое с Ваенгой — она делает хороший продукт. А история с Шаманом — это вот стремный вклад бабок в артиста, мне кажется.

— Почему?

— Потому что в нём нет какой-то искренности, понимаешь? Он открывал прошлогодний, по-моему, «Эх, разгуляй», потом он выступал тоже на «Шансоне года». Шаман не особо жанровый артист, мягко говоря. Но опять же, потому что песни «Я русский» и «Встанем» очень сильно стрельнули в 22-м году, они в том числе играли в эфире «Шансона» и, естественно, звучали на больших сценах крупных мероприятий этой радиостанции. То, как он работает на сцене — мне ему не верится. Правда. Я в эту всю наигранность, эту всю напыщенность и этот пафос не верю. А когда выходит Ваенга — да, она нарочито босая, с грустными глазами, вот эти вот ее ломаные жесты, но в ней какая-то бабья боль все равно ощущается.

— Ты хочешь сказать, что шансон — это искреннее искусство?

— Вот смотри, здесь надо разделять тоже исполнительский талант и авторский. Если мы говорим, например, про Розенбаума, Трофима, того же Кучина или из новых Гио Пику или Тараса Трутня из шансон-рэпа, или Лёшу Петрухина из классического шансона — эти чуваки сами пишут тексты и музыку, они это проживают и это выдают, это одна зацепка для слушателей и аудитории. И это один талант, которому я искренне поклоняюсь, потому что это вообще люди-машины. А есть исполнительский талант, который тоже должен сопровождаться искренностью. Когда дядя Володя Ждамиров (бывший солист группы «Бутырка». — GALA) выходит на сцену, он поёт не написанные им песни, он их просто исполняет. Но то, как он это делает, как заводит толпу, как работает с аудиторией! На его концертах звучат только песни про женщин, про любовь и всякое житейское, и уже нет «Запахло весной», ни «Аттестата», ничего из этого. Но мужики на его концертах скачут! Не тётки, как у Михайлова, понимаешь? И в этой искренности, в том, что он правда тащится от того, что делает, в этом я вижу успех шансона во многом. Я про эту искренность говорю, что это искреннее искусство именно в подаче, в том, как артист проживает себя на сцене, общается со зрителем. Вот даже если ты просто хреново поёшь, но ты понимаешь, что ты кайфуешь, и ты дорвался до этого. Это знаешь, как в караоке прийти, когда чувак очень плохо пьяный поёт «Офицеры, россияне», но ты его не перебиваешь, ты слушаешь, потому что он кайфует с этого, и вот от этого идёт основная энергия.

— Ты была на концертах Анны Асти? Она тоже искренне верит в то, что она поёт. Про мужиков-мудаков, про бывших, про мальчиков, которые попали и прочее-прочее. Если слова её дико ванильных песен переложить на более простые аранжировки, это станет шансоном?

— Мне кажется, что не сейчас. Потому что слова «Сори-сори, где твои огни на сторис» людям не отзовутся. У шансона довольно взрослая аудитория, люди 35+ и старше, им это просто будет лексически непонятно. В целом Анна Асти — это условная Аллегрова нашего времени. И по подаче, и по смыслам песен — везде она шальная императрица, везде она угонщица, «Тебя хочет каждая вторая, а я снова первая». Если это переложить на более простые аранжировки и как-то сгладить, возможно, лет через 10−15 это залетит, когда аудитория дорастёт лексически до её творчества. Учитывая тематику песен Асти, понятно, почему у неё такая армия поклонников. Но мы как-то обсуждали с ребятами, что если мы сейчас возьмём некоторые песни группы «Руки вверх», которые в начале нулевых разрывали танцпол, то, переложив их под простую гитарку это будет абсолютно шансоновская тема. У них есть песня «Молодой, красивый» со словами «Я стоял промокший, молодой, красивый» — это же просто Петлюра! Убрать из неё бит и вот эти вставочки What's up!, которые любит Жуков, переложить под гитарку и будет абсолютно дворовая песня. Или тот же «Алёшка», или «Чужие губы» — во многом их можно трансформировать, и это будет людям откликаться еще больше.

Автор фото: личный архив Наталии Хомяковой

— Давай поговорим о твоей книге «Ништяк, браток!». Какой тираж, как продаётся?

— По-моему, тираж три тысячи. Мы вышли в продажи в конце декабря, за январь раскуплена половина. Успех? Я не знаю, как это сравнивать и с чем. Издатель говорит, что это хороший показатель. Даже не спрашивала, сколько мне заплатят, честно. Мне было так пофиг. Я написала эту книгу, потому что хотела написать книгу, но у меня не было вообще никаких контактов с издательством. Просто мне хотелось, я даже не знала, как это вообще осуществить, потому что одно дело быть журналистом и писать статьи, а вот как с книгами, что потом делать, какая потом дистрибуция, понятия не имела. Издательство пришло ко мне само и мы буквально за несколько встреч всё утвердили. Я искренне хотела написать книжку, чтобы она рассказала людям о шансоне с другой стороны, чтобы как-то попытаться развенчать существующие стереотипы о жанре. Показать его в целом под другой оптикой. Рассказать о том, что это не простая примитивная песня, низкопробная, как её многие считают, а что это песня, в которой много души и много интересных судеб, историй. И эта музыка в целом про нас сегодняшних, прошлых, будущих. Поэтому выбрала жанр эссеистики, чтобы подать не просто какие-то сухие факты биографий или историй песен, а чтобы это было немножко с рассуждениями, опять же с той самой душой, чтобы это все чувствовалось. Да, в «Ништяк, браток!» есть колкости, есть несколько довольно острых эссе, и мне за них уже пару раз прилетело от артистов, но я к этому была готова просто потому, что это моя авторская позиция.

Автор фото: Личный архив Наталии Хомяковой

— А ты искренне любишь шансон?

— Я не могу сказать, что я слушаю жанр всё время, поскольку слушаю абсолютно разную музыку — инди, рок, поп-музыку и рэп, но с точки зрения исследовательского интереса я искренне люблю то, что делаю. Мне правда кажется, что это незаслуженно отложенный на дальнюю полку жанр. Мне правда странно, когда русские журналисты делают биографию какого-нибудь западного актёра, певицы. Мне вот это странно, потому что у нас у самих такая классная большая история, у нас столько классных людей. Почему не написать биографию какого-нибудь нашего артиста, актёра, учёного? Давайте посмотрим на себя самих и посмотрим на то, что нас окружает. И мне кажется, что вот в этом есть какая-то такая ценность моей книжки, что я попробовала поговорить о своих, и поэтому мне кажется, что это важно.

— В прошлом году сильно прогремел сериал «Комбинация». Как ты думаешь, тенденция снимать байопики про знаковых артистов нашей страны сохранится или тема исчерпала себя?

— Я думаю, что сохранится и продолжится. Вышел «Тур с Иванушками», вышел ужасный фильм про группу «Руки вверх». Мне абсолютно не понравилось вообще.

— А мне понравилось, такая ностальгия.

— Меня с точки зрения ностальгии не цепануло, потому что это вообще не моя история. Ужасно то, как это подано, какой там Жуков весь из себя герой. Короче, фильм одного автора, мне не понравилось. В целом это понятная история, потому что рынок есть и интерес у людей есть, и запрос на ностальгию никуда не девался. Я не могу сказать, что сериалы типа «Слово пацана» или «Лихие» — это романтизация 90-х, потому что они довольно жестокие и кровавые. Они у меня не вызвали никакого желания пойти надеть мастерку и разговаривать так, как они. Наоборот, ты на это смотришь и думаешь «Господи, как хорошо, что сейчас не так». Но есть запрос на то, чтобы посмотреть это все. Телеканал НТВ с этими бесконечными сериалами про бандитов и ментов только на этом живет, по-моему, последние лет 20. Поэтому, мне кажется, все это будет продолжаться и множиться. Делали бы хорошо.

— Как ты думаешь, про кого хотелось бы нашему зрителю посмотреть сериал? Чью историю? Про легендарного Жоку и его внука, популярного певца Боку?

— Если мы возьмем из шансона артистов, то нишевый сериал мог бы получиться про Ивана Кучина, потому что у него довольно интересная жизнь с несколькими отсидками, с затворничеством, с грустной историей любви. Мне кажется, что российский зритель любит про таких талантливых отшельников смотреть сериалы. Возможно, про Сергея Наговицына, учитывая огромную всенародную любовь к нему. Вот здесь я могу сказать, что вообще не понимаю, мне непонятно, но эта любовь существует, мы ее просто принимаем как данность. Классный сериал сняла Авдотья Смирнова про Вертинского, очень красивый, душевный, такой стильный. Мне кажется, что когда пропадет ненависть к Алле Пугачёвой, то сериал про неё взорвёт вообще все рейтинги, потому что у неё история с таким количеством белых пятен и при этом с таким количеством сплетен и слухов, что это вполне может стрельнуть. Возможно, что такой, знаешь, трагичный грустный сериал зайдёт про Катю Огонёк, потому что у неё классная история: родители её всё время сами толкали на сцену, она выступала с Женей Белоусовым, потом у неё проект похабный абсолютно с Михаилом Шелегом — Маша Ша, её проекты «Малолетка» и «Кристина». Потом абсолютно выдуманная история про то, что она сидела в тюрьме за то, что украла какой-то автобус, а потом она становится шансон-королевой. В целом это может быть очень по-народному, к тому же там такой грустный финал — она умерла от алкоголизма.

— Алкоголизм многих творческих людей подкашивает. Как ты считаешь, вот эти все короли и королевы шансона прибухивают и скрывают это, или они больше по ЗОЖу? Я говорю про жёсткий алкоголизм.

— Да все мы прибухиваем и не показываемся, ну камон. Учитывая, что шансон — это довольно взрослый жанр, то здесь определенные отношения с алкоголем у многих артистов есть. Есть некоторые артисты, которые сильно перебарщивают с этим делом. Но сказать, что Розенбаум «в дрова» выходит на сцену я не могу — ему уже не позволяет внутренний цензор это делать, просто потому, что у него полные залы, и он понимает всю ответственность. Он не чувак из «Трех дней дождя», который может выйти на сцену в край занюханным, когда ему уже сильно надо в рехаб. Немножечко другой статус, другой уровень, больше жизненного опыта, когда ты уже понимаешь, что сегодня лучше тормознуть, потому что завтра на сцену — голос будет другой, состояние другое, тревога, вот это все зачем надо? Мне кажется, это приходит с опытом, и поскольку артисты шансона — люди довольно опытные, то они это понимают. Да, есть те, кто выходит на сцену подпитые. Есть те, кто срывает договоренности, потому что есть проблемы с алкоголем, но это просто жизнь.

Автор фото: личный архив Наталии Хомяковой

— Теперь я задам вопросы, которые ты написала в предисловии к своей книге. Обязательно ли исполнителю шансона петь про лагеря?

— Абсолютно нет. Исполнитель шансона может петь про что угодно.

— Про рассветы и туманы?

— Про рассветы и туманы, про «Марджанжу», про «Приходите в мой дом», про «Три татуировочки». Про что угодно, если это просто, понятно и жизненно — про это зайдет точно всем. Наверное, если артист шансона начнет петь про «Огни на сторис» или затрагивать сложные философские течения, тогда его просто не поймут.

— Шансон — это контр-культура или настоящая народная музыка?

— Я придерживаюсь того, что сейчас это настоящая народная музыка. Наверное, когда это была эпоха Александра Галича, а потом Аркадия Северного, это была больше контр-культура. На сегодняшний день контр-культурщиков в шансоне маловато.

— Что общего между группой «Воровайки» и песнями Высоцкого?

— Как раз та самая народность, просто она немножечко поменяла настроение. Если у Высоцкого это были песни типа «Все говорят, она же грязная, глаз подбит и ноги разные», то у «Вороваек» песня про то, что «Фамилия твоя — Капитан Залупа», тоже вполне находит отклик у слушателей. Вот в этой народности, в простоте. В том, что раньше три такие прожжённые девки выходили на сцену и выдавали тебе танцы, музло и абсолютно незамысловатые рифмы — в этом была своя прелесть, свой шарм. Но то, что сейчас у них происходит — это уже как бы, ну, такое. Я уже туда не погружаюсь.

Автор фото: личный архив Наталии Хомяковой

— Почему губит к одиннадцати туз?

— Вот как раз в книге про это есть отдельный кусок. К одиннадцати туз губит, потому что нужно аккуратнее быть с азартными играми. Потому что «Лучше б Ленин в жопу /цензура/, чем к одиннадцати туз».

— Кто виноват в такой бесконечной популярности жанра?

— Как будто когда говоришь, что кто-то виноват, это сразу что-то плохое. Здесь, наверное, не кто виноват, а просто кто постарался так, чтобы это было. А постарались мы сами, потому что у нас вот такая жизнь, со всеми этими житейскими проблемами, с частными криминальными эпизодами, со всякими разводами, расставаниями, какими-то ссорами с друзьями. И когда про это ещё в песне рассказывается, и тебе не нужно самому формулировать, это за тебя уже какой-то поэт написал, и потом композитор наложил на эту музыку, тебе просто становится с этим как-то легче и понятнее жить.

— И что теперь делать?

— Перестать заморачиваться. Кажется, что основная проблема шансона именно в том, что вокруг него столько стереотипов, и если ты кому-то говоришь, что занимаешься этим жанром, у людей сразу складывается мнение, что у тебя плохой музыкальный вкус, скорее всего, плохое образование, очень узкий кругозор — это сразу накладывает определенные ярлыки. А если ты просто поймешь, что мне правда нравится слушать Фрэнка Заппу, но когда я еду в машине, мне грустно и я хочу просто спокойствия, чтобы мне ничего не долбало по мозгам, я включаю Ваенгу. А потом, когда я с друзьями, я кайфую под то, что у нас фоном играет «Раз-два-три по почкам, раз-два-три по печени. Потерпи, браточек, а мы тебя подлечим». И при этом я не запариваюсь, что про меня подумают, что скажут — мне просто в кайф. Вчера у меня была встреча с одним очень уважаемым в музыкальном российском бизнесе человеком, и он меня знал как пиарщика группы «Кино». Я ему рассказала про свою книгу, про то, что диссертацию защитила по лагерной песне. Он говорит «А тебе что, правда нравится?». Я говорю «Блин, а почему ты так спрашиваешь, как будто я прокажённая. Ты же точно так же, как я, знаешь «Владимирский централ», ты допоёшь за меня «Рассветы и туманы, моря и океаны»». Это просто уже в нашем культурном коде. И когда ты это просто принимаешь и не пытаешься оценивать, анализировать, то кайфуешь. А не так, чтобы дома послушать и никому не сказать. Да зачем? Когда мы перестанем загоняться и париться, когда мы просто примем факт, что сотканы из абсолютно разной музыки, у нас очень широкая культура, нам как будто бы станет проще. А если мы ещё и интересоваться этим делом начнем, то вообще заживем.