Автор «Слова пацана» и «Льда» Андрей Золотарёв: «Мой секрет прост — я жадный»

Даже если вы не знаете имя Андрей Золотарёв, то вы точно смотрели придуманные им фильмы или сериалы. Когда-то он работал над «Моей прекрасной няней», а за последнее десятилетие написал несколько сценариев для фильмов Федора Бондарчука («Притяжение», «Вторжение»). Главных персонажей, родившихся из-под пера Золотарёва, часто играет Александр Петров (трилогия «Лед», «Сто лет тому вперёд»). Также Андрей причастен к созданию резонансного «Триггера» и уже культового сериала «Слово пацана». А совсем скоро в прокат выходит снимавшаяся в Мексике комедия «Василий», где Петров играет аж двух главных героев. В интервью для GALA поговорили с Андреем о ближайших проектах и искусстве в профессии.

– Как новогодние прошли? Работаете вовсю уже?

– Огонь! Ну, я только в Москву прилетел. У нас работы не прекращаются. Последний раз не работал лет 15 назад.

— Андрей, сейчас вы очень успешный сценарист, у вас много крутых проектов. Но давайте отмотаем время назад, когда вы учились на режиссера. Какое воспоминание с тех времен первым приходит на ум?

— Как мы с пацанами с нашего факультета собирались в бане, которая была рядом с нашим университетом. Это самое классное вообще, что было в прошлом (смеется).

— Сейчас высшее образование уже не так ценится, ну или, по крайней мере, не является обязательным пунктом в резюме: многие творческие люди приходят в профессию без него. А вам оно что дало?

— Ничего. Просто понимание того, что я могу этим заниматься. Но именно институт высшего образования, наверное, мне ничего не дал. Я даже не уверен, что где-то диплом показывал свой с того времени. Мне кажется, нет.

— А вообще не жалеете о потраченном времени, что вот столько ходили, там что-то учили, сдавали?

— Нет, конечно, нет. У нас был интересный университет. Я говорю про институт высшего образования: как будто бы сейчас не обязательно ходить и что-то зубрить. Можно было трудоустраиваться на третьем году обучения и то же самое постигать на практике. Но это было именно университетское образование, где все изучается намного шире. Если мы говорим о каком-то специальном образовании, то, конечно, можно уложиться гораздо быстрее — особенно в случае со сценаристами, режиссерами. Двух лет, мне кажется, более чем достаточно.

— Вы много лет проработали на НТВ. Как попали на канал?

— Все происходило в конце 90-х — начале нулевых, и там не было такого выбора, куда вообще пойти работать. Это сейчас есть большой объем того, что ты можешь сделать. А в то время если была работа — уже слава богу. Все шли туда, где были открыты вакансии.

В тот момент я работал в службе спасения. И случился «Норд-Ост». После него меня отправили отвозить материалы на НТВ, потому что они занимались всей этой историей. Там я разговорился с сотрудниками и понял, что у них тут есть прикольные вакансии. Это было гораздо ближе к тому, чем я хотел заниматься.

— Сейчас поддерживаете с кем-то отношения из бывших коллег?

— Да, конечно. Ну, с теми, кто остался. Старенькие ведущие и руководители наших программ все сохранились. Многие из них перекочевали на другие каналы, мы периодически с ними видимся.

Автор фото: kino-teatr.ru

— Почему не остались на телевидении?

— Я люблю телевидение, но проблема в том, что там каждую полночь карета в тыкву превращается. Что бы ты ни делал на телеке, все эти подвиги остаются в прошлом ровно в момент, когда начинается следующий эфир. Особенно это касается прямых эфиров. Когда ты много лет этим занимаешься, появляется эффект выгорания. Он, мне кажется, переживается тяжелее, чем в кино. У тебя становится больше эфиров. Но что бы ни случилось сегодня, на следующий день случится что-то еще (смеется). И ты все время находишься в этом беличьем бегу. Я не могу сказать, что это плохо, это просто специфика телевидения. У меня была возможность выбирать. Я видел, как это происходит в кино, и видел, как происходит на телевидении. Кинематографический подход чуть более сложный: с одной стороны, он более непредсказуемый, но и призов дает больше.

— Телевизионная школа дала что-то полезное для того, чем вы сейчас занимаетесь?

— Да, дала, потому что на первом этапе любой подход к киноштанге — журналистский. Всегда, когда мы выбираем тему, хотим сделать проект, – мы сначала журналисты. Иногда даже долго: год, полтора, два мы работаем в режиме журналистов. Выкапываем, тащим информацию, интервьюируем, ездим, расспрашиваем.

И еще телек дал отсутствие боязни текста. Когда ты не работаешь журналистом, очень страшно много писать. Ты думаешь: «У-у-у, сто страниц. Не, ну это нереально». А в журналистике как раз обратное: тебе нужно много текста как-то упаковать, сократить — в этом сложность, а не в том, чтобы много написать.

— Вы начинали с разных сериалов: «Моя прекрасная няня», например. А потом появились более крупные и весомые проекты в сотрудничестве с Федором Бондарчуком. Как вы познакомились?

— У меня были агенты — всем, кстати, советую, — и агенты предложили поработать с компанией, которая впоследствии стала называться «Водород». Это был проект «Призрак» — так мы и познакомились, Бондарчук там играл главную роль.

— Бондарчук – хороший режиссер?

— Мне Бондарчук — хорошо (смеется). Да не, он крутой, на самом деле. Он такой человек, у которого есть редкое качество передавать энергию. Вот есть люди, которые умеют объяснять, что они хотят, а есть человек, который умеет зарядить. Он просто Фёдор Сергеевич —гигантский пауэрбэнк (смеется).

— Вы сняли вместе с Федором шесть проектов. Со стороны он кажется непростым человеком. У вас сложилась дружба? Сейчас общаетесь?

— Общаемся. Я не могу сказать, что мы прям близко дружим — с утра до ночи друг к другу в гости не ездим. Просто так получилось, что у нас много совместной работы, поэтому мы общаемся, и это всегда большое удовольствие. Он профессионал. Плохо, конечно, так говорить, но кайф общения профессионала с профессионалом в том, что тебе требуется гораздо меньше времени на то, чтобы донести информацию. Поэтому мы не так много времени вместе проводим.

Автор фото: Кинопоиск

— Скоро выходит фильм «Василий», и он весьма ожидаемый. Расскажите, как появился проект?

— Это просто какая-то… честно говоря, это самый большой долгострой в моей жизни. Много разных версий этого фильма существовало. По-моему, это какое-то рекордное количество драфтов. Я даже боюсь посчитать сколько — на создание этого проекта ушло чуть ли не десятилетие. Я очень рад, что фильм выходит. По-моему, это классная история. Очень нами, с одной стороны, выстраданная, а с другой стороны, очень легкая и прикольная. И она рискованная, потому что международная. Это не то, что мы привыкли видеть: непривычное для нашего зрителя кино, и именно поэтому оно мне очень нравится. Мы много сил потратили на то, чтобы это было хорошо.

— Как вы писали сценарий? Может быть, ориентировались на какие-то зарубежные проекты?

— Мы ориентируемся на всё — и на фильмы, и на книги, и на какие-то личные истории, на множество всего остального. Но в основном все эти референсы нужны для того, чтобы люди друг друга понимали. Очень часто команда проходит полпути вместе и только потом начинает понимать, что у них разные референсы в голове, и они тащат историю в разные стороны.

Это не значит, что мы что-то копируем. Это значит, что мы договариваемся о некоем настроении, которое нами движет для того, чтобы создать историю. Поэтому да, ориентировались, но не в части создания сюжета, а, скорее, в настроении.

— А бывает, что смотрите фильмы, чтобы сделать специально по-другому?

— Наверное, бывает. Я такое не очень люблю, если честно. Мне кажется, что, когда ты движешься только за счет формы, то есть ты хочешь сделать что-то, что до тебя не делали, есть огромный риск вступить в арт и сделать что-то не для зрителя, а просто чтобы доказать себе, что ты умеешь создавать определенную форму. Это просто не то, что меня драйвит. Мне нравится делать истории, которые я бы сам смотрел. А я не очень увлечен формой в принципе: не могу сказать, что я могу сидеть и смотреть эстетическое кино только потому, как оно сделано, а не из-за содержания.

Автор фото: Кинопоиск

— В «Василие» Петров играет двух персонажей. Изначально подразумевалось, что двух персонажей будет играть один человек?

— Ну да, в том числе. С самого начала речь не шла о близнецах, они появились позже, в более поздних драфтах. Но когда это возникло, мы думали, что это, наверное, один человек. Иначе мы были бы очень ограничены в касте.

Петров сразу не подразумевался. Вообще Петров никогда сразу не подразумевается ни в каких наших фильмах, а потом возникает. Это просто такая специфика у Александра. Потому что он блестящий актер и очень сложно найти кого-то в касте, кто смотрелся бы более выигрышно. На эту роль пробовалось огромное количество людей. Но потом ты на всё это смотришь и становится понятно, кто выиграл дискотеку. Вот так появляется Саша Петров.

— Это ваш девятый проект вместе с Петровым. Тяжело работать с такой величиной? Он просит что-то менять под себя?

— Я не могу сказать, что у нас есть какая-то специфика во взаимоотношениях. Во-первых, он ничего не заставляет делать, это просто органически происходит, потому что мы знаем, что это Петров, у него есть своя органика, и мы пытаемся найти что-то, что мы ему до этого не предлагали.

Сложность наших с ним взаимоотношений заключается в том, что из-за того, что мы очень много всего делали вместе, каждый следующий фильм дается сложнее. Потому что нужно придумать что-то, что позволит ему не повторять то, что он уже делал. Он же большой артист. Поэтому даже когда речь про какую-то франшизу («Лёд», например), там в каждой части он разный. Нужно искать какие-то новые грани того, что он может сыграть. И для него гораздо интереснее, гораздо круче, когда есть какой-то вызов. Но сказать, что он что-то заставляет делать, не могу. Петров иногда круто импровизирует во время читок, и мы оттуда что-то ловим, иногда это на площадке случается. В общем, это довольно рандомный процесс.

— Сыграть две роли в одном фильме – это тот самый вызов для актера?

— Конечно, как его еще можно было затащить? Это же прикольно.

Автор фото: Кинопоиск

— А как пришли к тому, что место действия — Мексика?

— К Мексике мы долго шли, тяжело. Через Францию, через Америку, через много других стран, где проходили разные попытки наших сценарных подходов к этой истории. В конечном итоге остановились на Мексике, и это очень прикольно. Вообще, Мексика — это уникальная страна, самая удаленная от нас точка с максимально близкой нам ментальностью. Они очень похожи на нас, особенно в чувстве юмора, это поразительно. Вы знаете, что, допустим, комедию «Горько» сложно продать куда-нибудь в Европу, потому что сложно объяснить этот тип юмора. А в Мексике пересняли этот фильм один в один — кадр в кадр.

— Да?

— Да, абсолютно! Я посмотрел их версию. Они, естественно, лицензированно это сделали. Просто настолько мы похожи, что даже в каких-то очень национальных комедиях это все работает. Это классно. Когда мы в Мексику ездили, мы общались с представителями всех на свете, включая не совсем легальные структуры, потому что по-другому ты там никак не пройдешь: нельзя посмотреть какие-то территории, если не договоришься.

— Вы во всех интервью говорите, что ненавидите писать. Но почему вы тогда работаете сценаристом? Не думали о смене деятельности?

— Я вообще работать не люблю. Я не очень конкретизировал. Все время говорю, что ненавижу писать. И мне кажется, что это выглядит, как будто я выделываюсь. Но на самом деле я просто не люблю работать. Процесс написания — это работа. Когда работаешь, ты устаешь. Я вот устаю довольно быстро от написания текстов.

— В начале разговора вы сказали, что 15 лет не отдыхали нормально, постоянно работаете.

— Это правда. Мой секрет прост — я жадный.

— Недавно вышел подкаст Картозии с Куликовым. Там они обсуждали сценаристов, берущих необоснованно высокие гонорары, среди них упомянули вас. Как бы вы им ответили?

— Это же как фондовая биржа. Буква, а что она стоит? Пальцем ударить по букве – ничего не стоит. Это зависит от состояния рынка. Если завтра он рухнет внезапно, значит, сценарий опять две копейки будет стоить. Это же вопрос спроса и предложения. Нет никакой объективной стоимости сценарной работы, ее не существует, как и любой другой творческой вещи.

В постапокалипсисе великие скульптуры можно будет выносить и ставить себе домой, потому что они никому не будут нужны. То же самое происходит и с литературным текстом, поэтому мне кажется, что никакой объективной цены здесь нет. И мы можем говорить только о каких-то нижних планках, справедливых ценах, которые не ущемляли бы начинающих сценаристов. Но по поводу тех сценаристов, которых готовы покупать за большие деньги, почему нет?

— Постоянная рубрика в ваших интервью – «Слово пацана». Прошло уже немало времени с выхода первого сезона. Что бы вы переписали, изменили в нем, если бы была такая возможность?

— Нет, ничего бы не менял. Дело в том, что кино, оно несколько раз создается. Оно создается не только сценарно, но и дальше много раз ещё. И есть такой эффект, когда выходит сериал, и он тебе нравится, и зрителям нравится, ты сразу начинаешь думать, что вот я ровно так и хотел. Это такая аберрация сознания, это людям свойственно — мы все легко присваиваем себе успех. Но у победы всегда много отцов, хотя мы всегда и говорим, что это я сделал, это вот я так и задумывал. В этом смысле мне просто психологически не хочется ничего переделывать, потому что успех уже есть. Если бы это было не так, я бы думал, что вот здесь надо было что-то поменять.

— Вам нельзя говорить про работу над продолжением «Слова пацана», мы все понимаем. Но если бы вы вдруг писали второй сезон, то это был бы другой город, другое время и новые герои, правильно понимаю?

— Я, к сожалению, даже это не могу сказать.

— С точки зрения коммерции «Слово пацана» — ваш самый успешный проект. А если рассматривать с точки зрения сценаристики, есть ли что-то лучше?

— Я не знаю. Мне кажется, у меня все время лучшее – последнее. Это как маленький ребёнок. Он только родился, и все время ты с ним больше всех носишься, и потом старший обижается (смеется). Наверное, это нечто похожее. У меня нет ощущения, что это моя лучшая работа. Потому что в момент, когда мы ее делали, это было очень круто. И я должен сказать, что это одна из самых приятных моих работ. Я говорю именно про процесс. Потому что там не было какой-то сложности, я работал с профессионалами. И это было жутко классно выстроено, там был Жора Крыжовников и Роберт Гараев, они прекрасные ребята, и с ними было очень удобно и здорово.

— За последние годы видно, как растет уровень кино и сериалов в России. Как вы считаете, с чем это связано?

— С тем, что у нас индустрия стала появляться. Раньше сценаристы никак не могли зарабатывать себе на жизнь. Это было хобби. Ты занимаешься какой-то работой, а еще у тебя есть халтурка-хобби — это написание сценариев. А сейчас, поскольку возникла индустрия, возник большой спрос на эту профессию, много людей туда приходят. Все начинают понимать, что сценарист — это не просто сервисная функция, это действительно классная профессия. У нее куча плюсов. Я вообще считаю, что это лучшая кинематографическая профессия, просто потому что любой другой человек из кино не может сам по себе работать. А сценарист может. И это уникальная, удивительная вещь. Ты можешь находиться в любой точке земного шара, хоть на Северном полюсе сидеть. Но если у тебя есть ручка и бумажка — ты можешь работать. Тебе никто не нужен для этого, и ты находишься в самом начале истории. А когда выяснилось, что за это еще и деньги платят... Поэтому, мне кажется, такой высокий спрос на профессию, который потихонечку притаскивал на сценарные курсы неглупых людей. И постепенно это стало давать плоды — сейчас есть большое количество приятных молодых ребят, которые очень неплохо пишут.

Автор фото: Кинопоиск

— Несмотря на бурный рост индустрии, есть ощущение, что сценарное дело страдает. Картинка крутая, актеры хорошие, но интересной истории часто нет, или если есть, то с дырами. Почему?

— Если рассуждать про всемирную энтропию, это связано с тем, что чем дороже кино, тем меньше продюсеры хотят рисковать. Чем меньше они хотят рисковать, тем более топорный будет сценарий. Потому что создатели всегда ориентируются на уже существующие референсы, у них есть свои эстимейты (эстимейт в кино — это приблизительная оценка продюсером и/или дистрибьютором ожидаемых сборов релиза, его кассового потенциала), прикидки. Они всегда имеют в виду «мы хотим как вот эти». И когда они говорят «мы хотим как вот эти», они сценаристов толкают в определенную сторону. Им гораздо важнее, чтобы это было надежно, чем это было новаторски.

Поэтому все эти большие блокбастеры, как правило, довольно скучные. Но мы все равно их смотрим. Потому появляется ощущение, что они сами себя выедают. Они без конца по одному и тому же ездят. А ездят, потому что очень страшно куда-то свернуть. Те же DC, которые очень много раз падали, стали делать офигенные вещи просто потому, что они не боялись рисковать, ведь и так были вторыми.

— Как думаете, российское кино превзошло советское?

— Я бы даже не сравнил. Это две разные цивилизации с разными кинематографистами. Да и к тому же оторванные друг от друга 90-ми - после этого индустрию начали собирать заново. И мы сейчас, если сравнивать с Советским Союзом, находимся где-то, наверное, в тридцатых годах.

— Тридцатых? Нас много еще ждет.

— И дай бог, чтобы наивысшая точка еще долго не наступала, она сильно впереди. При этом в 70-е, 80-е Советского Союза великолепные фильмы выходили, прекрасные, которые мы все по-прежнему любим. И здесь очень сложно сравнивать, это как Вавилон и Египет.

— Уже несколько лет вы обучаете начинающих сценаристов. В чем секрет хорошего сценария одним предложением?

— Прикол в том, чтобы понимать, что не существует секрета хорошего сценария одним предложением (смеется).

— А нужно ли вообще какое-то обучение или можно стать сценаристом по информации из интернета?

— Самое важное, что происходит с начинающими сценаристами в процессе обучения, — это читка своих текстов другим студентам. Это ничто не заменит. Нет таких учебников, которые позволяют имитировать данный процесс. Ты можешь что угодно думать про свои тексты, но когда ты выходишь и начинаешь их читать при всех, люди либо смеются, либо просто тебя игнорируют — это и есть процесс обучения, и он самый важный.

Это как раз то, для чего мы собираемся на курсах. У меня на курсе это называется «стул позора». Выходит человек, садится на стул и читает то, что он написал. И затем мы это разбираем со всеми. Не я разбираю, не я ему говорю: «Так, ты сегодня молодец, 5, а ты плохо, Света, 2». Все происходит практически как на психологических тренингах. Это довольно интересно.

Автор фото: Кинопоиск

— За последний год какие самые крутые сериалы вышли с точки зрения сценария? Топ-5.

— Мне очень понравился «Пингвин». Из последнего, что я посмотрел, меня не отпускает «Звоните ДиКаприо!». Мне кажется, Жора какую-то гениальную вещь снял, которую очень сложно представить массовому зрителю из-за темы. И, тем не менее, это сделано, это дошло до зрителя.

— А если фильмы еще? «Анора», например.

— «Анора» прекрасна. Это какой-то новый взгляд на «Красотку». И самый большой кайф этого фильма в том, что тебе в начале авторы так убедительно доказывают, что это циничная девушка, что она разводит клиентов. Потом ты видишь героя Эйдельштейна и думаешь, какой же он ублюдок. В итоге встречаются тварь и ублюдок, начинают отношения, и ты всем сердцем хочешь им счастья. И ты думаешь: да блин, почему это со мной происходит? Почему я хочу, чтобы эти двое были счастливы? Меня же вообще к ним не подключили никак. И это, конечно, магия. Это очень круто сделано.

— Это такой интересный сценарный прием, за счет которого «Анора» круто работает?

— Нет, я хочу сказать, что она работает вопреки сценарному приему. Потому что как раз прямой сценарный прием — это «Красотка». Нам показывают несчастную девочку, которая просто вовлечена. Она первый раз сюда пришла, мы говорим: нет, не ходи, остановись, ты же такая светлая, ты такая классная, пожалуйста, остановись. И вот ее берет этот клиент, Ричард Гир, и дальше начинается история про то, что у нее появляется шанс. И мы очень надеемся, что она выйдет из этой ужасной жизни вместе с ним, потому что она такая классная, и он такой классный.

А «Анора» — ровно наоборот. Нас вообще не подключают к этим персонажам. Она — циничная тварь, он — придурок. И тем не менее, когда он говорит, простите за спойлер, «выходи за меня», ты думаешь: да, пожалуйста, да. Это очень прикольно.

Автор фото: Кинопоиск

— Из российских режиссеров Жора Крыжовников — лучший?

— Я просто даже в таких категориях не размышляю. Мне безумно нравится то, что он делает. И на меня большое впечатление производит то, что он очень осознанный режиссер. Он знает, куда идет. Он не такой режиссер, который «я чувствую, нам надо сейчас вот эту стену покрасить в синий». Он в этом смысле очень крутой, я себя рядом с ним чувствую как человек, у которого есть 10% информации от того, что есть у него.

— Есть ли у вас какой-то нереализованный проект мечты или что бы вы очень хотели написать в будущем?

—Так сложно сказать. Сейчас у меня есть классный проект, который я очень хочу реализовать. Я, правда, ума не приложу, как это сделать, потому что это стоит безумных денег. Это история про то, как хазары кочевали на запад и первый раз встретились с древлянами. Первое столкновение цивилизаций. И этот проект уже практически написан. Попытка немножко пофантазировать на темы, которые не описаны летописями. Мне это очень интересно, я бы сам такое с большим удовольствием смотрел, но я, честно, ума не приложу, как это сделать. Может, в анимацию податься? Пока непонятно.

— А какие это годы? Звучит как что-то очень древнее.

— Что-то очень древнее, все вы правильно поняли. Мы не привязываемся к какой-то конкретной точке в истории, потому что не существует таких лет — есть промежуток. Существуют разные народности — древляне, хазары. У них своя культура, верования, боги. И этим двум цивилизациям каким-то образом вместе нужно существовать.

— То есть это что-то типа противостояния богов-людей или двух цивилизаций и их богов друг с другом?

— Одной цивилизацией с их богами и другой цивилизацией с их богами, но боги друг другу не противостоят, там все немножко сложнее.

— Сколько будет стоить одна серия этого сериала?

— Пока примерно 200 миллионов за серию, но невозможно так сделать. Просто нет такой емкости рынка.

— Можно ли исправить тот факт, что сценаристов почти никто не знает?

– Я думаю, история это исправит. Как будто бы специально для этого ничего делать не нужно, это само по себе произойдет со временем. Сейчас мы немножко отстаем. То есть профессия сценариста уже крутая, а информации об этом мало. Но постепенно она становится все более модной.

— На каком-то из сайтов прочитал в вашей биографии, что вы как-то вносили правки, будучи на вершине горы. Такое действительно было?

— Я кому-то в интервью рассказывал, что мне правки, по-моему, по «Притяжению» пришли, когда я на какой-то вулкан забирался. А у меня там просто связи не было никакой. И они пришли, а я сижу с этим телефоном, у меня ничего больше нет. Это не то, чтобы я прям сценарий написал, вися на страховке. Просто пару диалогов поправил.

Автор фото: kino-teatr.ru

— Перечислите ваш личный топ сценаристов.

— Аарон Соркин, Олег Маловичко, Роман Кантор. Прекрасные сценаристы. Ещё есть великолепная Мещанинова.

— Вы не думали вообще собственный ютуб-канал завести?

— Ну, думал, но я не могу сказать, что у меня есть на это время. Я бы с большой радостью это делал. Мы даже с Жорой думали это делать. Но проблема в том, что нужно иметь какой-то внятный план. Мы можем, конечно, делать разборы того, что сейчас выходит, но не уверен, что нам нужно становиться критиками. Как будто бы это не наша работа. Мне кажется, если делать такое шоу, то оно должно быть чуть более развлекательным, должен быть прикольный формат, который надо зацепить.